Пепел крыльев.

[Григорий]

Тишина. Благословенная тишина. Закат еще размазывает по сиреневому розовое. Небо еще впитывает солнце, как кожа крем, прохожие еще отдают асфальту последние воспоминания о трудовом дне и о несбывшихся надеждах.
Стоя на красивом холме, я вглядываюсь в рукотворный ковер дорог и парков, домиков и башен, мостов и площадей. Иногда яркий огонек сигареты заслоняет меня от остального мира, но одна затяжка и я вновь рассматриваю город сквозь сизый дым. Он пока еще виден полностью.
Но ночь уже шелестит своими крыльями над плоскими крышами. Уже зажглись огни. Теперь мне отсюда видны лишь желтые точки отдельных окон, да скудные гирлянды редких улиц. Наибольшее скопление огней у немногочисленных кафе и баров.
Я автоматически облизываю губы после сигареты, привычка еще из прошлой жизни. Губы соленые.
Временами, порывы теплого ветра доносят до меня вспышки музыки и обрывки разговоров. Веселье делает вид, что идет полным ходом. Сегодня многие горожане позволяют себе забыться. Ведь завтра выходной. А сегодня… сегодня все закончилось.

Я прибыл в этот город в понедельник и расположился на холме близ. Словно завоеватель. Уже днем мне принесли ключи, и я почти сразу же отправился осматривать владения. Владения были небольшие (такую квартиру еще принято называть «полукомнатной»), но зато в самом центре. Меня все это вполне устраивало и, расплатившись с хозяйкой за всю неделю, я принялся распаковывать вещи.
Конечно, следовало бы начать знакомство с городом, прогулявшись по историческому центру, зайдя в краеведческий музей (или куда там ходят обычно туристы?). Однако побаловать себя подобной программой я не мог. Время поджимало, да и важность миссии не позволяла расслабиться. Поэтому я сразу начал с мерзких, пахнущих рыбой окраин. По указанному в докладной записке адресу проживала некая Антонина Матвеевна Штеренгарц, урожденная Прохорова. Согласно той же записке, Антонина была далеко немолода и небогата. Однако Наблюдатель не заметил за ней ни разу худого слова в адрес соседей или близких. Да и близких у нее, если верить Наблюдателю (а не верить немыслимо), не было уже вовсе. Муж-алкоголик помер, так и не услышав ни слова упрека в свой адрес. Дети разбежались забыв свою «придурочную мамашу» словно дурной сон.
Блаженны кроции? С этой заповедью у меня всегда возникали сложности. За годы работы я не раз встречал кротких, которые молча смотрели, как грабят их семью. Встречал слишком скромных, чтобы поведать близким о своих грехах. Слишком смиренных, чтобы остановить своих преступников-начальников. Нет, именно кроткие требовали проверки, и не одной…
- Здравствуйте, меня зовут Андрей Лотов. Я представляю центр поддержки престарелых (я достал заранее заготовленную корочку). А вы, вероятно, Антонина Штеренгарц?
- Да, это я. Что вам нужно?
- Вы позволите пройти?
- Проходите, пожалуйста.
Старуха прошамкала внутрь своей пещеры. Я шел за ней и представлял, что смотрю старый, давно вышедший из строя телевизор: все краски разом потускнели, изображение в квартире казалось размытым и зыбким. Диван, так и не приобретая четкой законченной формы, принял меня в свои объятия. Я огляделся: грузный шкаф устало облокотился на противоположную стенку, в уголке ссутулилась этажерка, взяв на себя нелегкую заботу обо всех многочисленных рамочках со старыми фото. Даже солнечный свет, прорывающийся сквозь паутину тюля был каким-то тусклым, словно запылившимся. Вся эта обстановка угнетала меня, давила, не давая сосредоточиться на цели моего визита.
- Если вы насчет денег…- опасливо начала старушка.
- Нет, матушка, - позволил я себе усмехнуться. – Деньги то меня интересуют меньше всего.
- А я квартиру продавать и не собираюсь, – еще больше испугалась она. – У меня и сын, эта, есть…И вообще… Знаю я вас….
- Вы не поверите, уважаемая Антонина Матвеевна, но я, как ни странно, представляю именно что благотворительную организацию. Мы хотим вам помочь. И ничего нам от вас взамен не надо.
- Чудеса какие… - удивилась осчастливленная. – А отчего же именно мне?
- Видите ли, наши учредители выбирают десять человек из вашего города, достойных всяческих почестей и уважения. И потом прикладывают все усилия, что бы, так сказать, награда нашла своего героя. Поэтому сейчас в ваших интересах рассказать мне все про себя и причем максимально подробно.

Женщина уставилась в пустоту и стала перебирать губами разные непонятные слова. Наконец эти слова приобрели связность.
- Видите ли, молодой человек я достаточно давно живу здесь, чтобы понять кто сейчас передо мной. Также я прекрасно понимаю с какой целью вы тут. Поверьте мне, я не та, кто Вам нужен. А все потому, что…

Вывалился из подъезда шатаясь, сплевывая кровавые сгустки. Меня отчаянно тошнило. Резкий запах гнилья все больше выводил из сознания, прямо тут возле помойки меня вывернуло наизнанку. Перед глазами то и дело вставали картины, якобы без вести пропавшая дочка, алчный муж, что хотел прописать в квартиру свою мать, их останки…. Все! Стоп! Хватит! Довольно! Взгляд в сторону! Руки в карманы! Даешь беспристрастность! Вы, сударыня, раскаянием своим, вероятно, заслужили прощения и лучшей участи, но от меня вряд ли….
Сигарета догорев обожгла пальцы. Я снова посмотрел на город. Высокий посередине, он растекался к окраинам лужами мелких домишек, халуп, факт существования которых радовал только их обитателей.
Тот первый, неудачный опыт не забылся. Никогда не забудется. Сотрудники, что постарше предупреждали. «Прощать, как убивать, - говорил мне генерал наполеоновской армии. – Ничего личного. Все по закону. Прощение это позиция силы».
Я не верил. Захотел, блин, полевой работы. Условий приближенных к боевым. Реальности, мать ее….
Реальность. Я теперь буду видеть лицо этой ведьмы каждую ночь во сне. Если я вообще буду видеть сны…

- Сны… все это сны, молодой человек. Вся наша реальность – суть один невразумительный сон какой-нибудь мышки полевки.
Он сидел напротив меня и тихо улыбался, уверенный в собственной правоте. Вернее, уверенный в том, что сможет меня убедить. Уж мне то было хорошо известно, какое дикое количество масок цеплял на себя этот господин.
- Да я, по всей вероятности, ошибся. Извините. – Я вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь.
До этого я трижды пытался попасть к нему на прием, потратил два часа на поиски квартиры и попытки проникнуть в нее. Если бы не великолепные рекомендательные письма: благотворительные фонды, храмы (когда они еще тут были), библиотеки и музеи, то меня давно бы тут не сидело. И вот он тут уже битый час выпендривается на тему «Зовите меня просто - гуру». Надоело просто.
Он догнал меня уже на улице. Запыхавшись и отдуваясь, повел за руку назад в дом: «Ей-Богу, вы молодые все такие шустрые. Раз и след простыл…»
- Поймите меня верно, - сказал он, снова усевшись в своем кресле - моя доктрина предполагает принятие любых догм, ваших в том числе.
- Зато, боюсь, моя доктрина не допускает таких вольностей.
- Готов признать свои ошибки, искупить, так сказать…
- Скажите, а если бы я к вам пришел от общества любителей пива, то сколько бы пивных заводов вы бы купили тут же?
- Молодой человек, представляете ли Вы, что значит быть старым? Проспаться под катком воспоминаний? Бояться сделать любой шаг, поскольку видел уже много таких умных, шагнувших и сгинувших?
- Я не очень понимаю причем здесь это…
- А я вам сейчас попытаюсь объяснить…. Видите ли, человек рождается со сжатыми кулачками, поскольку при рождении больше развиты мышцы, отвечающие за сжатие. Когда же старый человек умирает, его руки разжимаются. Я НЕ ХОЧУ УМИРАТЬ С ПРОТЯНУТОЙ РУКОЙ!!!! При мысли об этом меня начинает корежить. Я не хочу сидеть на облаке и видеть как внизу эти уроды тупо пялятся на мое тело. Я не смерти своей боюсь. Я боюсь собственного трупа.
- И ради этого…
- И ради этого я готов на все. Черт побери, совершенно на все! И меня не волнует, что там говорит вам ваша догма…
- Прошу прошения, но теперь мне действительно пора идти, впереди много дел и мало времени.
- А у меня совсем его нет! Но я еще на многое способен!