Фотоальбом
Добавлено: 20.03.2004 17:32
«Он был уверен, что посредством многоступенчатого процесса наслоения снимков, сделанных в нескольких местах дома, он рано или поздно получит даггеротипное изображение Господа Бога, если тот существует…»
Габриель Гарсиа Маркес. Сто лет одиночества
Перебирали фотоальбомы, вытряхивали безжалостно глянцевые карточки из ячеек. Ворошили их, как ворошат осенью листья под ногами, не решаясь взглянуть на голые кроны деревьев. Раскладывали фотографии, словно карты, оборотной стороной вверх, пытаясь по прошлому разгадать будущее. Но неизбежно на белой оборотной бумаге, словно водяные знаки проступали блекло серые, неясные даты. Карты были крапленые.
Она поднесла веер карточек к глазам, спрятав среди них свой взгляд.
Он: На что ты смотришь?
Она: Не важно.
Он: Не важно…
Она: Они все красивые. Прекрасные воспоминания.
За окном шел дождь. Капли плакали по стеклу и стукали в подоконник.
Она: Что пошло не так?
Он: Посмотри, это мы ездили в Питер. Перед свадьбой, помнишь?
Она: Помню. Предсвадебное путешествие.
Он: Вот здесь, помнишь, мы поймали мальчишку и заставили его нас сфотографировать. Первый раз мы на пленке вместе получились.
Она: Первый раз вместе…
Он: У меня тут еще вид ужасно глупый. Глупый и счастливый. Счастливый до рези в глазах и глупый до самозабвения.
За окном шел дождь. Капли плакали по стеклу и стукали в подоконник. На полу стоял старый рефлектор, и когда на его оранжевые спирали попадала пыль, она сгорала, оставляя в комнате сладковатый, будто библиотечный запах.
Он: А это наша свадьба. Здесь мало, потому что фотограф напился и всю пленку засветил. А там был Илюха в твоей фате, невесту изображал. Мне потом рассказывали, что он прямо там, на твоем месте заснул. Хорошо, что мы тогда оттуда смотались.
Она: Я не помню. Я абсолютно ничего не помню про нашу свадьбу. Я была будто в глубоком обмороке. Я ничего даже не пила и не ела. Просто в постоянном шоке. Помню только почему-то глупые пластмассовые мигающие сердечки, нам кто-то подарил. Они такие милые были.
Он: Интересно, где они теперь.
Она: Завалились куда-то. Да наверно уже и не работают.
Он: Наверно, батарейка села.
Она: Что пошло не так?
За окном шел дождь. Капли плакали по стеклу и стукали в подоконник. На полу стоял старый рефлектор, и когда на его оранжевые спирали попадала пыль, она сгорала, оставляя в комнате сладковатый, будто библиотечный запах. В комнате уже не было мебели, лишь невыцветшие куски обоев на тех местах, где она была, укоризненно намекали: был шкаф, был диван…
Он: А это в деревне, у родителей. В яблочном саду на горе.
Она: А это в Вологде, зимой, помнишь, на твои именины ездили.
Он: А! Вот и компромат. Ты с Сашкой у памятника Пушкину. На Арбате. Обнимаетесь.
Она смеется: Прекрати…
Он: Нет, я серьезно. Кошмар! Дуэль. Стреляемся с двадцати шагов.
Она: Ты, что ревнуешь?
Он: Да, нет. Он же фотограф. А все фотографы уверены, что…
Она: …что главные качества человека – резкость и выдержка. Сколько раз я это уже слышала?
Он: Что пошло не так?
За окном шел дождь. Капли плакали по стеклу и стукали в подоконник. На полу стоял старый рефлектор, и когда на его оранжевые спирали попадала пыль, она сгорала, оставляя в комнате сладковатый, будто библиотечный запах. В комнате уже не было мебели, лишь невыцветшие куски обоев на тех местах, где она была, укоризненно намекали: был шкаф, был диван. Настольная лампа, разжалованная до напольной, очерчивала четкий круг в котором были расстелены фотографии. Она зябко куталась в красный плед.
Он: Помнишь, когда мы в «Вермель» ходили, ты спросила меня, люблю ли я тебя.
Она: И ты сказал…
Он: И я сказал: «Привыкнем!»
Она: Ужас!
Он: Я знаю, что пошло не так.
Она: Что?
Он: Привыкли…
Она: Смотри, а это мы с твоими сестрами, возле их дома.
За окном шел дождь. Капли плакали по стеклу и стукали в подоконник. На полу стоял старый рефлектор, и когда на его оранжевые спирали попадала пыль, она сгорала, оставляя в комнате сладковатый, будто библиотечный запах. Настольная лампа, разжалованная до напольной, очерчивала четкий круг в котором были расстелены фотографии. Она зябко куталась в красный плед. Плед был такой старый, что одежда сквозь него просвечивала. Они сидели на чемоданах и рассматривали фотографии.
Она: А это наше венчание. Ты знаешь, что этим летом у отца Константина сгорела трапезная.
Он: Подожди, а где у них трапезная?
Она: Ну, тот деревянный сарайчик, справа.
Он: А, ну да.
Она: Так вот он сгорел напрочь. А отец Константин вечерню после этого отслужил, а наутро там уже новый сарай стоял. Просто чудо.
Он: Так он, наверное, сам его за ночь и сколотил.
Она: Это не важно. Механизм чуда не важен. Не важно кто и как. Важно, что человек, не имея на это никаких материальных резонов признает существование Бога и необходимость жертвы во имя его. Просто так. Вот и есть тебе чудо во славу Божию.
Он: А более реальные признаки? Куст, этот, несгораемый, хождение по воде.
Она: Как бы тебе объяснить? Помнишь, у Маркеса. Сто лет одиночества. Они там, когда все забывать стали, поперек улицы плакат повесили: «Бог есть!» Вот оно – самое непреложное доказательство Бога!
Он: Я тебя люблю…
За окном шел дождь. Капли плакали по стеклу и стукали в подоконник. На полу стоял старый рефлектор, и когда на его оранжевые спирали попадала пыль, она сгорала, оставляя в комнате сладковатый, будто библиотечный запах. В комнате уже не было мебели, лишь невыцветшие куски обоев на тех местах, где она была, укоризненно намекали: был шкаф, был диван. Настольная лампа, разжалованная до напольной, очерчивала четкий круг, в котором были расстелены фотографии. Она встала и посмотрела на свои чемоданы. Под окном у подъезда дисциплинированно дремал таксист.
Габриель Гарсиа Маркес. Сто лет одиночества
Перебирали фотоальбомы, вытряхивали безжалостно глянцевые карточки из ячеек. Ворошили их, как ворошат осенью листья под ногами, не решаясь взглянуть на голые кроны деревьев. Раскладывали фотографии, словно карты, оборотной стороной вверх, пытаясь по прошлому разгадать будущее. Но неизбежно на белой оборотной бумаге, словно водяные знаки проступали блекло серые, неясные даты. Карты были крапленые.
Она поднесла веер карточек к глазам, спрятав среди них свой взгляд.
Он: На что ты смотришь?
Она: Не важно.
Он: Не важно…
Она: Они все красивые. Прекрасные воспоминания.
За окном шел дождь. Капли плакали по стеклу и стукали в подоконник.
Она: Что пошло не так?
Он: Посмотри, это мы ездили в Питер. Перед свадьбой, помнишь?
Она: Помню. Предсвадебное путешествие.
Он: Вот здесь, помнишь, мы поймали мальчишку и заставили его нас сфотографировать. Первый раз мы на пленке вместе получились.
Она: Первый раз вместе…
Он: У меня тут еще вид ужасно глупый. Глупый и счастливый. Счастливый до рези в глазах и глупый до самозабвения.
За окном шел дождь. Капли плакали по стеклу и стукали в подоконник. На полу стоял старый рефлектор, и когда на его оранжевые спирали попадала пыль, она сгорала, оставляя в комнате сладковатый, будто библиотечный запах.
Он: А это наша свадьба. Здесь мало, потому что фотограф напился и всю пленку засветил. А там был Илюха в твоей фате, невесту изображал. Мне потом рассказывали, что он прямо там, на твоем месте заснул. Хорошо, что мы тогда оттуда смотались.
Она: Я не помню. Я абсолютно ничего не помню про нашу свадьбу. Я была будто в глубоком обмороке. Я ничего даже не пила и не ела. Просто в постоянном шоке. Помню только почему-то глупые пластмассовые мигающие сердечки, нам кто-то подарил. Они такие милые были.
Он: Интересно, где они теперь.
Она: Завалились куда-то. Да наверно уже и не работают.
Он: Наверно, батарейка села.
Она: Что пошло не так?
За окном шел дождь. Капли плакали по стеклу и стукали в подоконник. На полу стоял старый рефлектор, и когда на его оранжевые спирали попадала пыль, она сгорала, оставляя в комнате сладковатый, будто библиотечный запах. В комнате уже не было мебели, лишь невыцветшие куски обоев на тех местах, где она была, укоризненно намекали: был шкаф, был диван…
Он: А это в деревне, у родителей. В яблочном саду на горе.
Она: А это в Вологде, зимой, помнишь, на твои именины ездили.
Он: А! Вот и компромат. Ты с Сашкой у памятника Пушкину. На Арбате. Обнимаетесь.
Она смеется: Прекрати…
Он: Нет, я серьезно. Кошмар! Дуэль. Стреляемся с двадцати шагов.
Она: Ты, что ревнуешь?
Он: Да, нет. Он же фотограф. А все фотографы уверены, что…
Она: …что главные качества человека – резкость и выдержка. Сколько раз я это уже слышала?
Он: Что пошло не так?
За окном шел дождь. Капли плакали по стеклу и стукали в подоконник. На полу стоял старый рефлектор, и когда на его оранжевые спирали попадала пыль, она сгорала, оставляя в комнате сладковатый, будто библиотечный запах. В комнате уже не было мебели, лишь невыцветшие куски обоев на тех местах, где она была, укоризненно намекали: был шкаф, был диван. Настольная лампа, разжалованная до напольной, очерчивала четкий круг в котором были расстелены фотографии. Она зябко куталась в красный плед.
Он: Помнишь, когда мы в «Вермель» ходили, ты спросила меня, люблю ли я тебя.
Она: И ты сказал…
Он: И я сказал: «Привыкнем!»
Она: Ужас!
Он: Я знаю, что пошло не так.
Она: Что?
Он: Привыкли…
Она: Смотри, а это мы с твоими сестрами, возле их дома.
За окном шел дождь. Капли плакали по стеклу и стукали в подоконник. На полу стоял старый рефлектор, и когда на его оранжевые спирали попадала пыль, она сгорала, оставляя в комнате сладковатый, будто библиотечный запах. Настольная лампа, разжалованная до напольной, очерчивала четкий круг в котором были расстелены фотографии. Она зябко куталась в красный плед. Плед был такой старый, что одежда сквозь него просвечивала. Они сидели на чемоданах и рассматривали фотографии.
Она: А это наше венчание. Ты знаешь, что этим летом у отца Константина сгорела трапезная.
Он: Подожди, а где у них трапезная?
Она: Ну, тот деревянный сарайчик, справа.
Он: А, ну да.
Она: Так вот он сгорел напрочь. А отец Константин вечерню после этого отслужил, а наутро там уже новый сарай стоял. Просто чудо.
Он: Так он, наверное, сам его за ночь и сколотил.
Она: Это не важно. Механизм чуда не важен. Не важно кто и как. Важно, что человек, не имея на это никаких материальных резонов признает существование Бога и необходимость жертвы во имя его. Просто так. Вот и есть тебе чудо во славу Божию.
Он: А более реальные признаки? Куст, этот, несгораемый, хождение по воде.
Она: Как бы тебе объяснить? Помнишь, у Маркеса. Сто лет одиночества. Они там, когда все забывать стали, поперек улицы плакат повесили: «Бог есть!» Вот оно – самое непреложное доказательство Бога!
Он: Я тебя люблю…
За окном шел дождь. Капли плакали по стеклу и стукали в подоконник. На полу стоял старый рефлектор, и когда на его оранжевые спирали попадала пыль, она сгорала, оставляя в комнате сладковатый, будто библиотечный запах. В комнате уже не было мебели, лишь невыцветшие куски обоев на тех местах, где она была, укоризненно намекали: был шкаф, был диван. Настольная лампа, разжалованная до напольной, очерчивала четкий круг, в котором были расстелены фотографии. Она встала и посмотрела на свои чемоданы. Под окном у подъезда дисциплинированно дремал таксист.